Мурзіч Адам Асманавіч. Гутаркі і інтэрв’ю

В Музыкальном театре новый худрук

Надежда БЕЛОХВОСТИК

На эту должность назначили Адама Мурзича. Белорусский музыкальный театр без художественного руководителя пробыл полгода. Напомним, прежний руководитель, Алексей Исаев, совмещавший должности директора и художественного руководителя, подал в отставку в начале этого года. Его уходу предшествовали многочисленные скандалы, увольнения ведущих солистов, громогласные заявления в прессе о том, что театр «в опасности». Словом, страсти в Музыкальном театре и вокруг него кипели нешуточные. Возможно, поэтому столичными властями было принято решение о разделении главных должностей. Директора коллективу представили еще зимой, Александр Петрович до этого работал в Оперном театре.

А вот художественный руководитель был назначен только на этой неделе. Его имя до самого представления труппе держалось в секрете. А когда Адам Мурзич вошел в зал, многие солисты не сдержали радостного вздоха, ведь они являются его бывшими учениками.

– Любимчиков у меня не будет, – сразу предупредил новый худрук. – Любимцы могут быть только у публики.

Адам Мурзич прекрасно известен всей музыкальной общественности Беларуси. Больше 30 лет он возглавлял вокальное отделение музыкального училища, десять лет преподавал и в консерватории. Его ученики поют не только в белорусских театрах, но и в Мариинском театре, в Италии, Германии. Михаил Финберг приглашал его в качестве консультанта для солистов своего оркестра. Да и сейчас, оказывается, Мурзич выбирал из нескольких предложений – его звали возглавить вокальную кафедру в Академию искусств, в Оперный театр быть консультантом. Но выбрал он для себя совершенно новое дело и пришел в Музыкальный театр.

– Наша цель – европейский стандарт, высокая вокальная культура, изысканный вкус, стиль, легкость и изящество, – сказал новый художественный руководитель артистам.

Белохвостик, Н. В. Музыкальном театре новый худрук  / Надежда Белохвостик // Комсомольская правда в Белоруссии. – 2010. – 2 июля. – С.4. 

Тайна дзевяці прэм’ер

Учора мастацкі кіраўнік Беларускага дзяржаўнага акадэмічнага музычнага тэатра, заслужаны работнік культуры краіны Адам МУРЗІЧ адзначыў сваё 70-годдзе. Але ўсе яго думкі напярэдадні юбілею былі – пра новы тэатральны сезон, што распачнецца 1 верасня.

– Мае асабістае жаданне, – неяк не па-святочнаму пачаў Адам Асманавіч, – каб у тэатра з’явіліся свае беларускія аўтары. Я вельмі рады, што кампазітар Уладзімір Саўчык знайшоў агульную мову з галоўным харэографам тэатра, народным артыстам Беларусі Уладзімірам Івановым. Вынік убачыце ў лютым: прэм’еру балета “Асоль”. Яшчэ раней, у снежні, запросім на м’юзік-фэнтазі Алены Атрашкевіч “Цётухна Прастуда, ці Новы год адмяняецца” (П’есу Наталлі Марчук, паводле якой і створаны гэты спектакль, “К” у свой час друкавала. – Н.Б.). Але гэтага мала – спектакляў айчынных кампазітараў павінна быць больш!

– У наступным сезоне, як я падлічыла, беларускіх будзе дзве прэм’еры.

 – …Дзевяці. Пра “12 крэслаў” Генадзя Гладкова вы ведаеце, цалкам будзе пастаўлены “Шчаўкунок” Чайкоўскага ў харэаграфіі Васіля Вайнонэна (пакуль у нас ідзе толькі фрагмент). Яшчэ адной прэм’ерай для дзяцей і дарослых стане мюзікл “Чароўная лямпа Аладдзіна” расійскага аўтара Марка Самойлава (у нашым тэатры ідзе ягоны “Нябесны ціхаход”). Не абмінём увагай нававенскую аперэту: да Міжнароднага дня тэатра падрыхтуем пастаноўку “Графа Люксембурга” Легара. Амерыканская класіка? Калі ласка: “Вестсайдская гісторыя” Бернстайна, прычым з тамтэйшымі дырыжорам і балетмайстрам, каб іх традыцыі перайшлі да нас “з рук у рукі”. А яшчэ- “Папялушка” на тэмы брадвейскіх мюзіклаў, тэатралізаваны гала-канцэрт “Навагодняе кабарэ”. Увогуле, апошняга жанру будзе больш, аднак не буду пакуль раскрываць усе сакрэты.

– Асабіста для мяне ваш галоўны сакрэт – як вы ў такім салідным узросце не пабаяліся ўскласці на сябе адказнасць на пасадзе мастацкага кіраўніка тэатра? Тым больш, што дагэтуль займаліся выключна педагагічнай дзейнасцю, больш за 30 гадоў узначальвалі вакальнае аддзяленне Мінскага музычнага вучылішча імя Глінкі…

– Заўважу, з гэтым тэатрам я быў звязаны і раней. І не толькі таму, што часам прыходзіў туды як глядач, – у 1980-я колькі гадоў працаваў тут з хорам, быў педагогам-кансультантам. А той жа Сяргей Косцін, які пэўны час быў дырэктарам тэатра, працаваў са мной у вучылішчы. Дый увогуле, для якіх устаноў, як не для оперных ды музычных тэатраў, мы рыхтуем, у рэшце рэшт, сваіх выхаванцаў? Так што, лічу, мастацкі кіраўнік – таксама своеасаблівы педагог. Яго галоўная задача- выхоўваць і падтрымліваць добры густ: і ў трупы, і, адпаведна, у публікі. А сувязі тэатра з навучальнымі ўстановамі, якія рыхтуюць нам кадры, мы працягнем. У новым сезоне плануем адрадзіць Рэспубліканскі конкурс вакалістаў “Убельская ластаўка”, прысвечаны Станіславу Манюшку. Ён збярэ навучэнцаў сярэдняга звяна і пройдзе на базе нашага тэатра.

– Але змена месца працы – сітуацыя, у пэўнай меры, заўсёды стрэсавая…

– Мне пашанцавала, што ў тэатры склалася добрая прафесійная каманда. Мы імкнёмся берагчы кадры, захоўваць пераемнасць пакаленняў. Я прапанаваў, каб ва ўстанове былі педагогі па вакале. Імі сталі наша прымадонна Наталля Гайда і Пётр Рыдзігер, які выкладае ў Акадэмі і музыкі, а калісьці быў н е пераўзыдзеным артыстам-прэм’ерам, героем класічных аперэт. Зінаіда Вяржбіцкая, цудоўная характарная артыстка, працуе памочнікам рэжысёра. Днямі наш калектыў павіншаваў з 70годдзем Вікторыю Мазур, якая ўпісала свае старонкі ў развіццё нашага тэатра. Мы з ёй, дарэчы, вучыліся на адным курсе кансерваторыі і ў аднаго педагога – Арсенія Карынскага. Ён быў настолькі патрабавальны, што я вырашыў ад яго сысці, напісаў заяву з просьбай перавесці да іншага выкладчыка, але ўжо назаўтра, асэнсаваўшы недарэчнасць свайго ўчынку, папрасіўся назад. Так што ў Вікторыі Мазур – шыкоўная вакальная школа, дый паводле першай адукацыі яна піяністка, і гэта вельмі дапамагло ёй у яе спеўнай кар’еры. Якой выдатнай гераіняй яна была! У гэтым змогуць пераканацца і тыя, хто не бачыў яе раней на сцэне. Бо ўвосень у філармоніі пройдзе яе сольны канцэрт. Не пакрыўдзім мы і нашу сённяшнюю прымадонну: да Вялікадня зладзім фестываль “Наталля Гайда запрашае”. Прыходзьце ў наш тэатр часцей: прыемныя цікавосткі тут вас чакаюць ледзь не штодня!..

Бунцэвіч, Н. Тайна дзевяці прэм`ер: [ Адам Мурзіч ] / Надзея Бунцэвіч // Культура. – 2011. -20 жніўня. – № 34.

Адам Мурзич: Из белорусского вокала вытащили душу

11 июля 2012 в 8:00
Алексей Вайткун / TUT.BY

Гостем Алексея Вайткуна стал Адам Мурзич – один из лучших педагогов по вокалу в Беларуси, заслуженный работник культуры, художественный руководитель Белорусского государственного академического музыкального театра.

Более сорока лет мастер посвятил вокальной педагогике и воспитал за это время десятки молодых певцов. Его ученики – это победители престижных международных конкурсов и фестивалей, которые поют в ведущих музыкальных коллективах страны, а также за рубежом — в России, Германии, Франции.

До прихода на должность художественного руководителя Белорусского государственного академического музыкального театра более 30 лет Адам Османович возглавлял отделение сольного пения Минского государственного музыкального училища имени М.И. Глинки, более 10 лет работал преподавателем кафедры сольного пения Белорусской государственной академии музыки имени А.В. Луначарского.

Также Мурзич выступал в качестве консультанта Национального академического оркестра симфонической и эстрадной музыки Республики Беларусь под управлением М. Финберга, работал в составе жюри различных республиканских вокальных конкурсов, среди которых “Новые голоса Беларуси” (2009 год), “Зорка ўзышла над Беларуссю” (2010 год).

Чего сегодня не хватает белорусской вокальной школе и ее представителям? Что ожидает того, кто выберет в качестве своей профессиональной деятельности оперное пение? Можно ли по тембру голоса определить интеллект и что нужно для того, чтобы блистать на сцене? Почему белорусские авторы сегодня не предлагают Музыкальному театру произведения “на мове” и какие струнки затронул “Граф Люксембург” в душе пока единственного частного инвестора, пожелавшего вложить средства в искусство? Об этом и не только в нашем материале.
Вас называют одним из лучших педагогов по вокалу в Беларуси. Вы согласны с такой оценкой?
По результатам так оно и есть. У меня очень много выпускников, которые добились высоких результатов. Я ими горжусь, слежу за их творчеством, помогаю… Они обращаются ко мне, приезжают из-за рубежа, если готовят серьезные партии: хотят подточить ушко, подстроить голос.

Насколько я знаю, они с большим удовольствием соглашаются участвовать в ваших концертах?
Если они не заняты в этот момент. Но еще ни один не отказался, всегда приезжают, как говорится, отдают мне долг.

Вы сказали, что следите за творчеством ваших учеников. Наверняка есть те, кто эволюционирует, растет. 
Большинство.

А если вы видите, что ваш ученик остановился в развитии, вы скажете ему об этом?
Обязательно. Я рьяно вмешиваюсь, чтобы предостеречь. Я слышу, что он уходит в нехорошее пение, которое не свойственно его голосу, и предупреждаю об этом.

А если человек за границей? 
Они приезжают. Обычно в летний период я более свободен. Занятия идут месяц-полтора. Этого достаточно, чтобы выправить голос. Они ведь тоже это чувствуют. Во всяком случае, я в курсе дел и знаю все, что они поют.

Вы в детстве хорошо пели?
Очень.

С детского сада?
Нет, попозже – со средней школы. В 8 классе у меня ушла мутация, и я начал петь. В Минске до сих пор работает мой первый педагог – Лев Поликарпович Лях. Это дирижер Большого театра Беларуси, нашей оперы. Он приехал после брестского училища к нам худруком в РДК Ляховичей. И у него я запел.

По сути, он рассмотрел и раскрыл ваш талант?
Да, и потом я поехал в Брест к педагогу, которого он мне посоветовал, к Мелитине Ивановне Аренской. Она очень большой педагог.

Она работала в Брестском музыкальном училище?
Да, у нее после училища были уже готовые оперные певцы – так она плодотворно работала.

Вас интересовало именно оперное пение? Ляховичи и оперное пение как-то не стыкуются в моем сознании…
Я слушал пластинки, радио. Мама привила мне эту любовь, она была певунья. Папа тоже обладал хорошим баритоном.

У вас простые родители? 
Простые: мама – медсестра, папа – служащий.

У меня возник такой вопрос, потому что в Ляховичах условий для оперного пения не было, но в то же время была тяга и желание, родители. Оперное пение – специфическое, и не все его понимают. А у вас простые родители и были этим так увлечены… 
Да, дома музицировали, пели дуэтами. Конечно, компания располагала к этому.

На застолье вы тоже пели?
Мне не всегда это было позволено, потому что там собирались взрослые. Но иногда меня ставили на табуретку, и я что-то изображал.

В какой момент вы осознанно решили посвятить себя пению?
Это просто анекдотичный случай! Я пел в самодеятельности, снискал какую-то популярность в своем городе. После окончания школы мы жили туго, и я уехал по комсомольской путевке в Караганду. Это было в 1958 году. Там я работал на важнейших стройках страны, тоже занимался пением и играл в футбол, причем очень хорошо. У меня была дилемма: идти то ли в футбол, то ли в пение. Я уже даже играл в команде мастеров в Караганде. В самодеятельности в клубе была карагандинская оперетта. И случилось так, что певец распевался перед спектаклем и на одной ноте рванул петуха. А я, стоя в классе, повторил эту ноту. Это была ария Раджами из оперетты “Баядера”. Он открыл дверь и спросил: “Кто пел?”.

Вы испугались?
Мне стало не по себе. Со мной сидели ребята, и они указали на меня. Он говорит: “Мальчик, что ты здесь делаешь? Тебе надо учиться, у тебя чудный голос”. Я быстро собрал вещи, уехал из Караганды в Брест и поступил.

Хочется развенчать иллюзии. В чём, на ваш взгляд, должен отдавать себе отчет человек, выбирающий пение в качестве профессиональной деятельности? 
Во-первых, это жизнь отшельника. Певцы – это отшельники, боготворящие только сцену. Во-вторых, это строжайший режим, отказ от всего того, что позволительно нормальному человеку.

Что вы имеете в виду?
Спиртное, сигареты. Этого категорически нельзя. Еще это постоянный голосовой режим, хороший режим отдыха. Певец должен спать не менее 9-10 часов. Если он много спит, он прекрасно звучит. Конечно, надо очень много слушать, потому что оперное пение предполагает хороший, развитый слух. Ты поешь в ансамбле, поешь выдающийся репертуар, и ты должен быть к этому готов. И боже упаси, никакие другие жанры! Пока не станешь мастером, пой только в одном жанре.

А были такие соблазны?
Были – эстрада.

Это уводит в сторону?
Это совершенно другое пение, другой штрих. Во-первых, это микрофонное пение, а оно поется не на полной певческой опоре, не на оперной опоре. Значит, это облегчает натяжение связок, работу дыхания. Такие вещи очень вредят.

То есть соблазн скатиться в халтуру?
Совершенно верно, и этому много примеров.

Но ты же молодой, понимаешь, что за это дают деньги… Устоять ведь сложно?
Я как-то умел себя ограничивать в этом отношении.

Дисциплинированы?
Очень, с детства. Когда я выбрал профессию, я подчинил себя только работе.

Кого вы считаете своими педагогами? 
Это брестский педагог Мелитина Ивановна Аренская – преподаватель по классу вокала, заведующая вокальным отделением Брестского музыкального училища с 1945 по 1977 год. Я считаю, выдающийся педагог, от Бога. Она брала в училище любой материал и могла сделать из него готового певца. Так было с моими коллегами и со мной. Я поступил в консерваторию уже с практически готовым голосом.

У меня был очень хороший педагог в консерватории – Виктория Мазова. Валерий Кучинский, Борис Шемяков… Это большие певцы. Были и такие певцы, которые благотворно на меня влияли. Это незабываемый певец Павел Герасимович Лисициан. Это просто открытая книга для изучения того, как надо петь. Конечно, не могу не сказать о выдающейся советской певице Ирине Константиновне Архиповой. Ее творчество – просто хрестоматийность вокала. По ней можно учиться, как надо петь. Это и вкус, и совершенная постановка голоса. Не зря она отмечена итальянцами как выдающаяся певица. Павел Герасимович Лисициан тоже один из первых советских певцов пел в нью-йоркской Метрополитен-опера. У меня были их записи, я всегда их слушал.

Какой урок вы проносите через всю жизнь и обязательно передаете своим ученикам?
Увлеченность профессией. Только не отвлекаться, ни в коем случае не распыляться. Молиться профессии, как Богу.

Вы уже более 40 лет в пении. Скажите, у белорусской вокальной школы есть свои особенности? 
Яркие представители белорусской вокальной школы были, есть и будут. Но школа всегда зиждется на национальной музыкальной культуре. Сейчас, конечно, мало опер белорусских авторов.

Это недостаток?
Большой. Сейчас в театре из белорусского репертуара практически ничего не идет.

То есть, по сути, у белорусов нет возможности познакомиться с творчеством белорусов?
Да. Но сам белорусский язык настолько вокален, что, по данным ЮНЕСКО, он второй после итальянского по певучести. Он очень удобен в пении, он мелодичный. Посмотрите, как мягко разговаривают поэты. Если певец хорошо овладеет белорусским языком, ему будет очень легко петь нашу музыку. Посмотрите, какие чудные песни у Игоря Лученка, у Юрия Семеняко, нашего композитора, который дал столько мелодий. И вообще все классики белорусской музыки были большими мелодистами: и Пукст, и Туренков, и Тикоцкий, и Богатырев… Это были гранды. Они написали столько романсов и опер!

Но есть мировая классика, вещи, которыми восхищаются по 100 лет, а белорусских названий, которые на слуху по сей день, почти нет. Почему так?
Может быть, я сейчас скажу крамольную мысль, но писались эти музыкальные произведения по случаю. Если бы они затрагивали вечную тему, тогда они были бы вечны. Потому что по одаренности, по композиторскому письму они были на очень высоком профессиональном уровне. Композиторы были хорошо подготовлены, получили хорошее образование у русских композиторов, были очень талантливы. Но белорусы свои произведения чаще всего писали на военные темы, тему победы – а все это уходит. А в “Аиде”, “Отелло”, “Тоске” сюжеты навсегда.

А что ушло из вашей профессии за эти 40 лет?
Ушла мелодия. Идет подражательская манера, легковесность, в ней нет глубины. А мелодия – это душа вокала. Мелодии “Отелло”, “Тоски” такие, что ты выходишь после спектакля и сразу знаешь, что ты слушал. Ты можешь даже напеть. А сейчас порой выходишь – и песня не остается в памяти, даже у профессионала. Мне кажется, из нашего вокала вытащили душу. Это очень прискорбно. Хотя у нас есть композиторы, которые могли бы продолжить традицию, но они ушли в песню.

В заработки?
Так оно и есть. Песня Игоря Михайловича Лученка “Мой родны кут” – это же гимн Беларуси, шикарная песня! У него все песни мелодичные. Сколько баритонов воспитались на его мелодиях и стали большими певцами! Анатолий Подгайский, Валерий Кучинский, “Песняры”, “Сябры”, образец прекрасного пения Анатолий Ярмоленко.

У вас нет сожаления, что ваши ученики, которые уезжают за границу, становятся там известными? Да, они приезжают к вам на концерты, но хочется же их видеть, слышать не в разовых вещах, а в большом спектакле. 
В белорусских театрах достаточно моих учеников. Это Олег Мельников (бас), Станислав Трифонов, Илья Сельчуков – ведущие певцы Большого театра. В Музыкальном театре мои ученики Антон Занчковский, Олег Прохоров. Много женских голосов, с которыми я работал. Но, конечно, все не могут работать в одном театре. Так складывались бытовые, семейные обстоятельства: кто-то уезжал, кто-то женился, кто-то выходил замуж, кому-то было интересно там. Сейчас, например, один из моих учеников находится в Лондоне на стажировке. За него заплатили 35 тыс. фунтов стерлингов. Потрясающий тенор! Надеюсь, он приедет сюда. Другой мой ученик Матюшенко учится в Зальцбурге…

Но согласитесь, все они посматривают на Запад…
Наверное, потому что здесь есть неустроенность. Там они скорее пробиваются: у них же настоящие голоса. Но некоторые возвращаются: Трифонов и Мельников обучались в Одессе и вернулись в театр.

Вы жесткий педагог?
Нет, в вокале нельзя быть жестким педагогом, потому что поют нервы. Певца нельзя жестко брать, его надо все время гладить: 2 см по шерсти, 2 см против, когда что-то заходит в голосовой конфликт и нарушается голос. А так воспитывать надо только добром. Может, поэтому ученики так ко мне и относятся, шутят, что я для них, как батька родной.

На вашем месте сидела Людмила Колос, и она сказала, что по тембру голоса она может даже интеллект определить. А что вы можете определить по тембру?
Я могу сказать, насколько голос будет интересен в зале, в произведении. По тембру голоса сразу определяется интеллект, культура и образованность. Но бывают и уроды: с красавцем голосом, но дурак дураком. Но такой даровитый, так здорово поет!

А не вступает интеллект в противоречие с талантом?
Вступает.

И что делать?
Обучать, образовывать человека. Если с ними хорошо работать, они потом достигают больших успехов, но нехватка интеллекта все равно ощущается.

Что вам нужно для начальной работы с учеником? Талант?
Только желание и уши, и еще крепкое физическое здоровье. Петь на здоровье нельзя, но при помощи здоровья можно. Певец должен быть хорошо развит физически.

Отказывались когда-нибудь от учеников? 
У меня такого не было. Из моего класса не ушел ни один ученик, а их более 120 человек. Вообще у вокалистов принято менять педагогов. За все 42 года в педагогике от меня не уходили, и я не отказывался.

А чему ваши ученики научили вас? 
Педагогической избирательности. Я понял, что нельзя всех подводить под шаблон. Конечно, у меня единое направление, но с кем-то я мягче в смысле технологических занятий, с кем-то пожестче в смысле упражнений (даю больше эмоций, кого-то эмоционально сдерживаю).

А бывает, что не выдерживают испытание профессией?
К сожалению, бывает.

От чего это зависит? 
Они видели только внешнюю сторону пения: успех. Не добившись этого, они уходили в песок. Даже в моей практике было два просто феноменальных голоса, которые не выдержали требовательности тех постулатов, которые должен иметь у себя каждый певец: работа, работа и еще раз работа.

Скажите, ученику можно с вами поспорить?
Конечно.

И вас можно в чём-то убедить?
Можно, я принимаю его мнение, потому что это его аппарат. Мне, прежде всего, важно, чтобы было удобно, естественно. Но иногда приходится переступать через что-то. Жалуются – я обязательно прислушаюсь. Должен быть взаимный контакт.

Чего сегодня не хватает оперным певцам в Беларуси?
Хорошей крепкой школы и строгого репертуара к конкретному певцу. Не хватает культуры, терпения постигать это. Такое верхоглядство: что-то получилось, и уже думает, что все хорошо. “Я попал в оперу или оперетту и уже чего-то достиг”. Работать и еще раз работать. В театре должен быть педагог-консультант или же руководители, которые занимаются постановкой, должны быть высокообразованными в плане вокала.
У нас сегодня этого нет?
Не у всех. Как музыканты они состоятельные, но я говорю о вокале. Один из наших выдающихся певцов был за границей и рассказал, что импресарио, приглашая дирижера в спектакль, спросил: “Есть ли у вас вокальное образование или проходили ли вы мастер-класс по вокалу?”. Это очень ответственное дело. В театральных коллективах воспитательная роль у дирижеров и режиссеров. Одно время ко мне часто захаживали дирижеры из Большого театра. Так приятно! Они приходили слушать, как работать с голосом. На наши уроки в театре, которые ведут Петр Васильевич Ридигер, Наталья Викторовна Гайда или я, приходят наши дирижеры и интересуются. Дирижеры должны уметь сказать певцам то, что пойдет им на пользу. Сейчас это утеряно.

В мою юность в Большом театре союза существовал институт консультантов из старых певцов, которые ушли на пенсию. Они знали, что, как и почему.

Совет старейшин?
Если хотите. Почти на всех спектаклях был консультант по женским и мужским голосам. Это были выдающиеся певцы. Очень много консультировал Павел Герасимович Лисициан, Пантелеймон Маркович Норцов. Была такая хорошая традиция: заведующий оперной труппой был бывший певец, который мог подсказать. Завтруппой Большого театра был Анатолий Иванович Орфенов. Он знал традиции исполнения этой партии, каким звуком надо петь. Конечно, самое главное, чтобы певцы пели свой репертуар. Не дай бог, если лирический голос поет драматическую партию!

А бывает?
Сплошь и рядом.

Для вас было неожиданным приглашение в качестве худрука Музыкального театра?
Скажу откровенно, это было неожиданно.

Что вы взвешивали, когда обдумывали это решение? 
Я его не обдумывал, я просто пошел в театр и послушал труппу во всем классическом репертуаре. Я сказал, что дам ответ тогда, когда послушаю труппу. Я послушал и принял решение, что смогу работать.

Зачем это вам? Можно взять несколько учеников, давать дома частные уроки и наслаждаться жизнью… 
По-житейски это было бы правильным решением. Но я не так устроен: мне всю жизнь было мало только педагогического творчества. Работая в училище, я совмещал работу в консерватории. Я работал и в оркестре у Михаила Финберга, и в самодеятельности. Я не мог остановиться! Но когда предложили театр, я понял, что это интересно. Я взвесил свои возможности, труппа молодая, много знакомых мне людей, даже мои ученики. Я понял, что смогу оказать помощь. Хотя злопыхатели говорили, что я ни дня не работал в театре. Но я всю жизнь работал на театр!

Вам важно, что говорят?..
Слышать такое неприятно.

Какие открытия касательно музыкального театра вы для себя сделали за эти два года?
Я не ожидал, что за два года мы так много сделаем. Оглядываешься, даже голова кружится. У нас состоялось 20 новых проектов. Это значит, каждый месяц было две премьеры: концерт или спектакль.

Вы установили такую планку? 
К этому нас обязывает название театра – музыкальный, и мы должны были включить все жанры, которые предполагает музыкальный театр: оперу, оперетту и мюзикл. Мы расширили свои возможности, и я думаю, что это оправданно. И уже мы прикатились к “Паяцам”, “Алеко”. Все это работает на повышение профессионального уровня. На моих глазах растут ребята, которые уже становятся в первый ряд.

Как выбирается музыкальный материал, с которым потом работает труппа? Гонитесь за конъюнктурой?
Нет. Я всегда предлагаю классический репертуар, но соглашаюсь, если предлагает режиссер. Ему виднее, он опытнее меня в театральном деле. Но я всегда слежу за тем, чтобы в музыкальном отношении было интересно. Чтобы это произведение вызвало определенный интерес у зрителей. Количество премьер вызвано житейской потребностью: публика ждет новых названий. Ведь в городе не так уж много любителей музыки, а серьезного жанра – тем более. Выбирая спектакль, идешь за тем названием, которое вызовет интерес.

Предлагают ли вам что-то современные белорусские композиторы? 
Банк данных большой, мы даже объявили конкурс на создание белорусского музыкального спектакля. У нас есть спонсор, который купит это произведение для театра. Срок конкурса не ограничен, и уже появилось несколько произведений.

Есть что-то на белорусском языке?
Пока нет, и это прискорбно. Мы плотно работаем с Кондрусевичем (“Стакан воды”, “Мефисто”). Сейчас мы работаем над колоссальным сюжетом – “Софья Гольшанская и Ягайло”. Все практически готово, есть дирижер, режиссер. Если получится, будет что-то интересное.

В СМИ прошла информация о постановке “Граф Люксембург”, где у вас был партнер, пожелавший вложить в спектакль свои средства…
…Григорий Борозна.

Это разовый проект? 
Это вызвано личными симпатиями. Он мой ученик, пришел в театр послушать, и ему стало интересно. Он занимался со мной с целью записать диск, посвященный 65-летию Победы.

Хотя он не профессиональный певец?
Нет, он энергетик, с прекрасным голосом, хорошим слухом, но необработанный материал. Я готовил его два года, и он записал диск, который подарил ветеранам.

Получается, его вложение в искусство – это его своеобразная благодарность вам?
Я думаю, он почувствовал, что надо поддержать театр. Может, это была и благодарность мне.

Это первая такая инициатива?
Да, но есть еще желающие. Надо выбирать хороший репертуар.

Имеют ли они какие-то преференции? 
Имеют, конечно, у них должна быть финансовая заинтересованность, чтобы хотя бы через 10 лет оправдать то, что вложено. Но по сути дела это спонсирование.

Будут ли совместные проекты с россиянами, как, например, “Голубая камея”?
Мы думаем о том, чтобы поставить “Скрипача на крыше”, привлечь к работе главного режиссера театра Свердловской музыкальной комедии Кирилла Стрежнева. Это очень мощный режиссер. Пусть это будет даже перенос их спектакля из театра, но это потрясающее произведение.

Это ведь дорогие проекты? 
Конечно, это дорогие проекты, но это стоит того. “Голубая камея” дорогая, но она востребована. Что бы ни говорили критики, но даже в мертвый сезон почти полный зал, а обычно аншлаговая постановка.

Я так понимаю, вы потихоньку движетесь к завершению сезона…
Мы завершаем сезон водевилем “Подлинной историей поручика Ржевского” на музыку Баскина в постановке Сусанны Цирюк. Премьера прошла 8, 9 июля. Это довольно интересное направление, все-таки у нас до этого не было водевилей. Правда, мы работаем одним составом, потому что накладно. Сейчас мы получили грант на белорусский балет. Наш главный балетмейстер Владимир Иванов будет ставить “Ассоль” на музыку белорусского композитора Савчика. У нас уже есть белорусская сказка на музыку Атрашкевич. Мне бы хотелось, чтобы было 3-4 спектакля белорусских авторов. Если получится проект “Софья Гольшанская”, это будет очень мощно. От всей души приглашаем вас, дорогие друзья, в театр!

Читать полностью:  https://news.tut.by/culture/298885.html

Споемте, друзья

«Артисты — это же оголенные нервы, к ним надо очень бережно относиться!» — не поймешь, то ли в шутку, то ли всерьез говорит Адам Мурзич. В преддверии своего 75–летнего юбилея художественный руководитель музыкального театра и известный педагог по вокалу, воспитавший целую плеяду талантливых артистов, рассказал «СБ» о планах на будущее, сложностях жанра оперетты и тонкостях певческого мастерства. 

— Адам Османович, с каким настроем подходите к юбилею?

— С хорошим! В этом году мы славно потрудились: у нас блестяще идет «Свадьба в Малиновке», хорошо поставлены «Бал в «Савойе», «Мэри Поппинс» … За те 6 лет, что я провел в музыкальном театре, у нас появились оперы — «Паяцы» Леонкавалло шли на двух языках, с двумя труппами, ставился «Алеко» Рахманинова, «Колокольчик» Доницетти. Мы играли с Александром Анисимовым самые сложные программы, подняли оркестр до очень приличного звучания, так что когда приезжал с гастролями Дмитрий Хворостовский, то выбрал нас! Поставили два балета, которыми можно гордиться, — «1001 ночь» и «Клеопатра». Горжусь тем, что мы создали с Владимиром Кондрусевичем «Софью Гольшанскую». Это мюзикл на историческую тему, произведение знаковое для театра, удачное, постановка получила Национальную театральную премию. 11 сентября мой, так сказать, бенефис в музыкальном театре будем отмечать именно «Софьей Гольшанской». А сейчас готовим еще один спектакль — о Янке Купале, его любви и его гибели. По книге Анатолия Делендика. Серьезно над ним работаем, не торопимся, подключены и режиссер, и либреттист, и композитор, и дирижер…

— Какими качествами должен обладать артист, чтобы попасть к вам в театр? — Самое трудное в певческой профессии — овладеть мастерством актера. Поскольку здесь есть проблема триединства речи, пластики и пения. Этому в консерватории не учат, к сожалению. Учат только хорошо петь — звучно, красиво, образно… Стоя, с параллельными руками. А в оперетте попробуй сохранить хорошее певческое дыхание, когда нужно двигаться, танцевать. Я не могу сказать, что у нас изобилие кадров, но те, кто остается, — уже проверенные и работают с удовольствием. Кто раз пришел в оперетту, тот уже из нее не уйдет. А если уйдет, то потом очень жалеет.

— Считается, что по сравнению с оперой это такой легкий, несерьезный жанр.

— Я всю жизнь готовил оперных певцов. Но когда говорят, что опереточный жанр легкий, то напрашивается совершенно противоположное. Опера — это безумно трудно, потому что там только через голос надо передать образы, настроение. А наш веселый жанр — он весь на ушибах, на ссадинах. В оперетте очень сложно сохранить состояние и певческого аппарата, и актерского, то есть сценической речи — остаться в тех же обертонах, в тех же красках, на той же высоте, эмоции. И тут же предполагается танец, или движение, или мизансцена.

— Это ведь и физически большое напряжение?

— Огромнейшее! Если упрощенно, в опере достаточно иметь великолепной красоты и звучности голос и хорошую эмоциональность. В оперетте же столько компонентов необходимо, чтобы состояться… В Беларуси были и есть прекрасные опереточные певцы: Петр Ридигер, Виктория Мазур, Григорий Харик, неподражаемая Наталия Гайда — выдающаяся советская, белорусская певица, которая для нашей труппы является образцом. Я чувствую себя окрыленным: мне в конце жизни посчастливилось работать с таким мастером!

— Существует противопоставление пения вокалистов и актеров… Допустим, Леонид Филатов или Николай Караченцов, который в «Юноне» и «Авось» играл командора Резанова. Ведь объективно петь–то они практически не умели, большим голосом похвастаться не могли. Но как их исполнение было обаятельно! По–вашему, что все–таки важнее — голос или актерское мастерство?

— Харизма. Я как профессионал не воспринимаю, но как слушатель полностью отдаюсь этой харизме, пониманию и видению образа. Караченцов — потрясающий актер, и честно вам скажу, хотя у нас в репертуаре есть «Юнона» и «Авось», наши ребята, имея прекрасные голоса, до Караченцова недотягивают.

— Ну, мы говорим о великих! Хотя кто–то, может, скажет: «Ой, да они же петь не умеют!»

— А вспомните советских певцов, которые не обладали выдающимися голосами, зато имели потрясающее актерское воображение? Владимир Трошин, Марк Бернес, Леонид Утесов — люди, которые пели сердцем. А пение — настолько демократичный вид искусства, что может приворожить всю аудиторию: образованных в вокале и необразованных. И все будут просто очарованы таким певцом. Хотя потом выйдут, скажут: «Ой, что–то и голос–то у него так себе, и видок у него не геройский…» Но как он захватил всех, удержал!

— Советская эстрада задала очень высокую планку, до нее трудно дотянуться. Как вы считаете, у нас на эстраде достойные фигуры есть?

— Пока люди живы, мы мало их ценим… Сейчас есть музыканты, о которых мы будем говорить потом. Наш выдающийся певец Анатолий Ярмоленко — у него своя ниша, лирико–патриотическая, и я как профессионал очень высоко ценю его мастерство. У него есть творческое лицо, его ни с кем не спутаешь, есть свой репертуар, так же как он был у Магомаева, Кобзона, Лещенко. Этим певцом Беларусь может по–настоящему гордиться. Ну а остальные пусть подтягиваются. «Бал в «Савойе»

— Спортсменов тренируют с детства: в четыре года ставят на коньки или к гимнастическому станку. А вокалистов?

— Почему так мало певцов — потому что нельзя с малых лет заниматься с голосом. А если занимаются, то потом все эти детки уходят в никуда. Виной непрофессионализм педагогов, которые себе хотят «надеть погоны» за счет ребятишек, рано их берут в профессиональные оковы, и дети быстро теряют голоса. Безвозвратно. Есть исключения: я высоко ценю педагога Светлану Стаценко, с ее появлением у нас юные исполнители стали сильнее взрослых, детское вокальное воспитание поднялось на высочайший уровень. Что действительно должно быть — музыкальное образование, дети все повально должны заниматься музыкой. Не для профессии — для нравственности. Как правило, у меня всегда получалось работать с теми ребятами, которые имели музыкальное образование, оканчивали школу по классу фортепиано, трубы, классической гитары… Но у нас из общеобразовательных школ изымают пение — вот что плохо! И очень много ребят проходит мимо.

— А как вы сами начали петь?

— У меня получилось традиционно, как у многих в советское время, — через самодеятельность. Мне помог Лев Лях, дирижер Большого театра, недавно он ушел из жизни. Когда–то работал в районном центре Ляховичи, где я жил, художественным руководителем Дома культуры. Услышал меня на одном из школьных вечеров, пригласил в самодеятельность, посоветовал учиться. Я, поступив в Брестское музыкальное училище, попал в золотые руки — к Мелитине Ивановне Аренской. Знаете, иногда любят преувеличивать значение и талант своих педагогов. Сейчас я оцениваю все очень трезво и тем не менее высоко. У Аренской, как говорили, «бревна поют». Оканчивали училище уже готовые оперные певцы, многие шли в оперный театр, минуя консерваторию, доучивались на вечернем отделении, а сами уже партии пели.

— Если говорить о роли педагога: голос — вещь нежная, его легко испортить. Есть какие–то традиционные ошибки учителей?

— Не надо спешить стать великим. Нельзя торопиться с достижением результатов, точно так же, как с наращиванием тяжестей для спортсменов. Поэтому около 10 лет отпускается на обучение певца. В 18 начали, когда мутационный период уже позади, и постепенно раздвигаем голос. В полгода, в год — по полтона. В 28 уже можно петь. Особо одаренные могут раньше — те, у кого голос поставлен от природы, кому посчастливилось раньше позаниматься у выдающихся педагогов. От учителей очень много зависит, но больше — от самих студентов. Я никогда не стал бы хорошим педагогом, если б у меня были плохие ученики.

— Чего не хватает современным певцам?

— Ответственности за свое творчество. Это не громкие слова. Говорят: «Я певец». Какой ты певец, ты певун еще! Певец — очень высокое звание. Как можно говорить о себе «Я — композитор», не имея диплома? У нас сегодня что ни исполнитель, уже композитор. Но это же смешно, когда люди не знают элементарной музыкальной грамоты! Так и певцы. Раньше они совестливые были, высоко несли свою профессию, уважение к публике было огромное. Выходили на сцену — чистые, «намоленные». Последнее тратили, чтоб выйти в красивых штиблетах, в нарядном костюме. Вели себя галантно. Не знаю, ответил ли я…

— Когда у певца наступает пенсия? Когда прекращают петь?

— Какую школу приобрел — столько и пропел. Важно и то, как пел. Если бросаешься своим талантом, долго не продержишься. А если относишься к нему как к божьему дару то, умирая, ты еще будешь петь. Как наш великий белорусский оперный певец Аркадий Савченко, который за несколько дней до смерти пел в спектакле — как молодой. Тут нет такого, что пенсия в 60 — и все. Поют до гробовой доски.

Овсепян, И. Споёмте, друзья / Ирина Овсепян // Советская Белоруссия. – 2016. – 11 августа. – С. 12. – К 75 – летнему юбилею художественного руководителя музыкального театра и известного педагога по вокалу Адама Мурзича.

Человек жанра

Музыкальный театр в последние годы не был лидером театральной жизни Минска. Вроде бы появлялись в музкомедии премьеры — шумные и нарядные, с разной степенью сценической эффектности, жизнь теплилась, но однозначных побед, признаем, все же было мало. Видимо, если есть коллективы, над крышей которых «сходятся все звезды», должны быть для равновесия и такие, где этого не происходит. Несомненно, с приходом нового художественного руководителя Адама Мурзича, 32 года заведовавшего кафедрой вокального отделения минского музыкального училища им. М.Глинки, в жизни театра изменится многое. Адам Османович уже выступил со своими «июльскими тезисами», в которых был предельно конкретен перед труппой и журналистами.

Микроклимат в труппе

— Мне небезразлична судьба театра, она меня очень волнует. И для того чтобы появлялись новые победы, в стенах должен быть здоровый микроклимат. Я буду этим заниматься. Никаких разговоров, не относящихся к работе, сплетен в коридорах, за кулисами быть не должно. Если у кого–то наболело, я предлагаю действовать просто: берите противника за руку, приходите ко мне в кабинет и говорите. Не сталкивайтесь попусту лбами, не сплетничайте у кого–то за спиной. А когда меня спрашивают: «Знаю ли я театр?» — я искренне отвечаю, что, на мой взгляд, музыкальный театр по–настоящему знают Оффенбах, Штраус и такие мастера, как Наталья Гайда. Я посмотрел пока только классические постановки, восхищен балетом «Мефисто». Когда автор сидит в зале, это ко многому обязывает. Кстати, к нашему балету существует предвзятое отношение, и я был по–хорошему шокирован. Мне очень дорого то время, когда здесь в театре работал мой сын, моя невестка, балетом руководила Нина Дьяченко, и тогда балет выезжал с гастролями за границу.

Нам всем будет трудно, надо перешагнуть за грань своих возможностей. 32 года я возглавлял кафедру. Но это все в прошлом, сейчас мне придется доказывать все по–новому самому себе. Нет четвертого артиста в пятом действии, есть человек. Все для того, чтобы привести действие на сцене к европейскому стандарту. Что я понимаю под европейским стандартом? Во–первых, богатое вокальное искусство, во–вторых, изысканный вкус, в–третьих, легкость и органичность. Должно быть понимание того, зачем вы это делаете, поете так, а не иначе.

Мечтаю, чтобы в театре появилась комическая опера «Укрощение строптивой» советского композитора Виссариона Шебалина. Это шекспировский сюжет, в нем по–настоящему может заблистать труппа, в которой сегодня много молодежи, в том числе есть и мои ученики. Но любимчиков у меня не будет. Будут только любимцы у публики. И приложу все усилия, чтобы главным действующим лицом в театре стал дирижер — ему должны все подчиняться, если мы хотим достичь результата.

След Исаева

— Мне кажется, я не имею права говорить что–то об Алексее Исаеве и как–то оценивать то, что было сделано в его время. Могу сказать только одно как профессионал: Исаев — обладатель выдающегося голоса, блестящей сценической внешности. Если бы я был в то время художественным руководителем и такой человек попал ко мне в театр, я бы берег его, холил и лелеял. Для того чтобы этот певец пел и работал на радость всем. Мне кажется, это какая–то наша черта: мы иногда не ценим людей. Вспомните, Петров, Мартынов начинали же здесь и теперь оказались на оперной сцене. Разбрасывались в свое время кадрами и не сберегли. Теперь они замечательно проявляют себя там.

Вообще, по моим ощущениям, сейчас время собирать камни. И мы будем присматриваться к солистам оперного театра, которые тяготеют к нашему жанру. Там большая труппа, и, конечно, это не мое дело, но заметно, что в работе задействованы не все. Конечно, мы не так богаты, как «Мариинка», чтобы давать роскошные квартиры, гонорары, зарплаты…. Некоторые мои ребята поют в Мариинском театре, и я знаю, о чем говорю. Хорошо, что есть такие патриоты, как Станислав Трифонов — ведущий баритон оперы, или Илья Сильчуков — очень интересный оперный певец, тоже, кстати, мои ученики, которые остаются в Беларуси и радуют нас.

Мы будем приглашать и ветеранов театра, оказывать им помощь. Но определяющим будут все же те знания и положение, которое занимал артист, а не личные симпатии. Считаю, что надо молиться на такую, как Гайда. Был бы счастлив, если бы на консультации к нам вернулся Ридигер. Это высокие образцы служения театру.

Конечно, я полностью знаю конъюнктуру певцов по республике, и в театре в частности. Если солисты будут согласны к нам прийти, будут понимать наш жанр, мы будем предпринимать шаги, чтобы их заинтересовать. Будет только одно условие — полная самоотдача. Принимать в театр из–за одной когда–то удачно спетой арии мы не будем. То же касается и молодых — участвуйте в работе, выходите с этим дебютом на публику, и только потом будем принимать решение о том, чтобы кого–то принять в труппу. Просто так спонтанно из–за хорошего голоса или внешности никого не возьмем. Хотя хороший голос и внешность — это прекрасно. Но человек, помимо всего прочего, должен быть служителем нашего жанра.

Пепеляев, В. Человек жанра: [Мурзич Адам Османович] /Валентин Пепеляев // Советская Белоруссия. – 2010. – 7 июля. – С.20.

Попова, В. Вот это да, вот это голоса!

Mузыкальный театр продолжает сыпать премьерами. Не успели зрители перевести дух от балета «Ассоль» и оперы «Паяцы», нашему вниманию коллектив 9 февраля предлагает новый спектакль — мюзикл «Обыкновенное чудо», всем известный по одноименному фильму Марка Захарова. Похоже, скоро придется отвыкнуть от мысли, что в музыкальный ходят исключительно на «Сильву» или «Летучую мышь». К слову, и от старого доброго брэнда «музкомедия» театр тоже отказался, всякий раз официально подчеркивая свой почетный статус — Белорусский государственный академический музыкальный.

Почему современные авторы зачастую ищут вдохновение для новых оперетт и мюзиклов в сюжетах Владимира Короткевича? Есть ли в нашей литературе другие великие имена, которыми можно прикрыться, отвечая на вопрос о национальной идее? Где находится «кладбище» выдающихся голосов современности? А также чем может для театра обернуться крепкая дружба с композитором Геннадием Гладковым, нам рассказал художественный руководитель музыкального Адам Мурзич.

— Сегодня у вас в театре премьера — «Обыкновенное чудо»… Понятно, что все любят эту музыку и фильм Захарова. И легко предположить, что будет аншлаг. Адам Османович, а когда же у нас появится свой полноценный музыкальный спектакль, основанный на нашем материале? Или это что–то из области чудес?

— 15 февраля театр подводит итоги конкурса на создание национального музыкального спектакля в двух номинациях — оперетта и мюзикл.

— Да, но в шорт–лист, читаю, попали 4 произведения, 2 из которых — «Ладдзя роспачы» по Короткевичу. Желание наших авторов «экранизировать» тексты Владимира Семеновича уже вызывает легкую улыбку, не находите?

— Мне сейчас не хотелось бы комментировать конкурсные работы, чтобы не влиять на мнение жюри. 12, 14 и 15 февраля пройдет финальное прослушивание. Из четырех заявок мы выберем одну — таково желание нашего частного спонсора, который готов оказать поддержку и конкурсу, и предстоящей постановке спектакля нашими авторами, желательно на белорусский сюжет.

— Но вы ведь могли закрыть этот так называемый национальный вопрос мюзиклом «Софья Гольшанская» на музыку Владимира Кондрусевича. Слышала об этом проекте, по–моему, еще год назад. Когда же премьера?

— Работу над этим спектаклем мы начали еще в 2010 году. Кстати, потрясающая история, на мой взгляд, мощнейший сюжет о любви князя Ягайло и княжны Софьи Гольшанской. В июне планируем презентацию этого проекта в Озерце, в музее архитектуры и быта, в июле — премьеру на сцене театра. А объявляя нынешний конкурс, нам прежде всего хотелось услышать голоса молодых авторов, найти новые идеи.

— Не так все просто оказалось?

— Среди заявок были хорошие сюжеты, но с откровенно слабой музыкой. Или конкурсанты предлагали произведения, по которым уже сняты фильмы. Но в таком случае нам, для того чтобы поднять планку выше кино, нужна была не просто музыка, а гениальная. Как в случае с Имре Кальманом, например. Никогда не задумывались, почему спектакль «Сильва» идет во всех музыкальных театрах по всему миру? Потому что там есть Кальман!

— Ну, с Гладковым вам тоже повезло.

— Он с большим уважением относится к нашему коллективу. Такой связкой ни один театр России не может похвастаться, чтобы три спектакля одного автора шли в одной труппе, причем в разных «весовых категориях»: с Гладковым мы сделали детский спектакль «Бременские музыканты», балет «12 стульев» и вот теперь «Обыкновенное чудо». Кстати, оркестровку мюзикла Геннадий Игоревич доверил нашему дирижеру — Николаю Макаревичу.

— Адам Османович, вы — один из самых известных педагогов в стране — однажды в интервью заявили, что из белорусского вокала вытащили душу. Как ее обратно вернуть? Есть у вас идеи?

— Как педагог я бы выразил большую озабоченность нынешним учебным процессом, где, на мой взгляд, мало занимаются синтезом театра и музыки. Поэтому из–за «школьной парты» к нам в театр приходят в основном «звукачи». Да, у них хорошие голоса. Но театр — это прежде всего актер: чем точнее он чувствует роль, тем лучше звучит его голос, в котором появляются необходимые краски и оттенки. Вот актерская составляющая, на мой взгляд, у наших ребят утеряна. Ее сложно восстановить, но надо.

— Еще вопрос: консерватория ежегодно выпускает 12 солистов, но где они работают? Даже в вашем театре, я уверена, публика приучена к таким прославленным именам, как Гайда, Сердюков, Кузьмин… А за ними — «дырка». Среднего поколения солистов в театре почти нет, а молодежь пока не раскручена.

— Отвечу на первую часть вашего вопроса: бывает, и очень часто, что выпускники консерватории работают в церковных, казачьих и прочих хорах, что, безусловно, является нонсенсом. Должен признать, и мои ребята–ученики баловались подобными подработками, и те из них, кто рьяно занимался халтурой, впоследствии расплатятся качеством своего таланта. Сколько в таких хорах выдающихся голосов умерло — ужас просто. И здесь хотелось бы снова вернуться к учебному процессу: возможно, наборы вокалистов следует сделать более скромными, но тщательнее выверенными. Например, в Милане в консерватории за государственный счет учатся два человека, но за этих артистов после окончания учебы платят золотом — то есть их имидж очень высокий. Остальные желающие учатся петь частным образом… А по поводу среднего поколения вы правы — у нас, к сожалению, есть провал, и из него нужно выбираться как можно скорее.

— На кого из молодых солистов вы советуете обратить внимание? Кто станет будущей звездой театра?

— Недавно принят в труппу баритон Андрей Савченко. Советую к нему прислушаться — очень редкого таланта молодой человек. У нас есть прекрасный лирический тенор Александр Гелах, который может петь оперные партии любой сложности. Великолепные певицы Анастасия Мажут, Галина Дубицкая, Ирина Кучинская, интересный солист Артем Хомиченок. Не знаю, стоит ли вообще называть конкретные фамилии, чтобы не вскружить головы их обладателям. В целом, я уже отмечал это, и не раз, сегодня в театре есть с кем работать, и молодежь уже пробует себя в больших сольных партиях. Радует, что и публика с пониманием относится к нашим экспериментам. Не только оперетты, но и балетные спектакли, а также опера «Паяцы» вызывают неподдельный интерес, за что мы безмерно благодарны чуткому зрителю.

Попова, В. Вот это да, вот это голоса! [Мурзич Адам Османович] /Виктория Попова // СБ Беларусь сегодня. – 2013. – 9 февраля.