Таранда Мікалай

Возвышенная мелодия

Художник и власть. Художник и толпа. Существуют ли сегодня исконные противоречия между творцом и миром? Обязан ли творчес­кий человек быть бедным и лелеять «искусство ради искусства»? О чем думают белорусские художники в глубинке и что мечтают оставить после себя потомкам?

Анданте

Почти шестьдесят лет назад в деревушке Большое Подлесье, что на Брестчине, в семье Ивана Максимовича и Федоры Клементьевны Таранда появился мальчик. И нарекли его Николаем. Крестьянская многодетная семья никогда не видела роско­ши, не дремала в праздной сытости. Судьбе свойственна некая ирония. Он не пре­минет вспомнить, что в семье был тринадцатым ребенком. Не чурался никакой ра­боты, брался за все и все старался делать добросовестно. Возможно, так и сложи­лась бы его стезя — отмеченная верстовыми столбами простой житейской мудрости и реальными достижениями в смысле надежной обеспеченности куском хлеба в бу­дущем. Философия отца спокойно и увесисто ложилась в планы семьи Таранда, как краюха крестьянского хлеба на вечерний стол: взросление, надежное и практичное образование, работа, некая должность, семья, внуки — все как у людей испокон ве­ку. И никто не спорил с ним. Но сам Николай был не совсем обычным мальчиш­кой. Еще не зная того, он интуитивно уже вывел для себя библейскую истину, что «все труды человеческие для рта его, а душа его не насытится». И его душа в то са­мое время, когда руки были еще заняты неприхотливым и часто тяжелым крестьян­ским трудом, жадно смотрела вокруг, впитывала краски, оттенки и звуки. Как поет птица, какое небо на закате, как шепчет трава и отражаются в тихой воде розоватые облака — все это прочно и ярко откладывалось в картотеке его души. На будущее. На потом. Руки тянулись закрепить впечатление, игру света, цвет и запах осеннего воздуха, прохладу воды и грусть уходящего на ночлег солнца, почерневшую тоску деревенской избы и минорную удаль народной песни, слышимой на единственной деревенской улице на закате.

Он запоминал. Что-то пытался зарисовать. Получалось. Помнит, что рисовать на­учился раньше, чем читать и писать. Но жизнь гнула свою линию — собственную баш­ню для творчества не построить на пустом месте. Перво-наперво для освобождения рук для кисти должна быть материальная база, хоть какая-то обеспеченность. Ее давала специальность и работа. После восьмилетки поступил и закончил Барановичское профучилище строителей, вечернюю школу. А потом было распределение в Витебск. Николай помнит, как он радовался этому повороту в своей судьбе. Город Шагала, Пэна, Фалька и Малевича манил к себе. Так хотелось скорее окунуться в культурную среду, дышать воздухом, которым дышали маститые художники, учиться, работать, выплеснуть на холсты все, что годами копилось в душе, что помнили глаза и руки…

Этюд

На его работы бесполезно смотреть в состоянии внутренней спешки и суеты, мельком, как мы часто рассматриваем крикливые шедевры рекламной продукции. Бесполезно и бессмысленно. Первое состояние зрителя — привыкание и узнавание. Пейзажи Таранды сплетены из крупных, часто тяжеловатых мазков. Его как бы сов­сем не интересуют детали. Это второстепенно и незначимо для художника. Он пы­тается схватить и оставить на холсте главные цвета. Цветовая экспрессия и проду­манный ритм больших цветовых пятен — основа живописи Таранды. Этот ритм цве­та, тени и полутени передает состояние воды, неба, земли. Единство настроения этих составляющих полотно элементов, выраженное в особом ритме, как раз и воп­лощает внутреннее состояние автора, которое он пытается передать зрителю («Деревня Застенки», «Лето», «Мирное небо», «Осенняя тишина»). Амплитуда коло­ристических возможностей и пристрастий художника очень широка — от эмоцио­нально взволнованного, насыщенного буйства красок («Экспрессия», «Белорусский мотив», «Оршанщина») до тихой, уравновешенной музыки красок («Вечер», «Цветы Беларуси», «Купалье», «Тишина»). Некоторые пейзажи оставляют даже ощущение движения воздуха, как, например, «Яхты днепровские» или «Прибой», где ритмичес­кие чередования цветовых аккордов и подчеркнуто рельефная экспрессия письма создают эффект полного присутствия, ощущение движения холодных волн, ветра и быстро гонимых облаков.

Он лишен однообразия. В рамках своей системы образов и художественных приемов способен быть непредсказуемым. Страстные, откровенно выпуклые, яр­кие мазки в «Мелодии лета» неожиданно сменяются тихой, элегической музыкой в работах «Малиновый звон» или «Ипуть», в которых завораживают тишина и за­думчивость опрокинутого в неподвижную воду неба с облаками, написанных при­глушенными мазками. Часто музыка его цветовых ритмов оставляет ощущение ка­кой-то необъяснимой тревоги и ожидания. Есть нечто бетховенское в этом чередовании экспрессии, буйства, взволнованности, резко сменяющихся тихой покор­ностью и созерцанием. И в том и в другом художник искренен. Это главное. Пе­чаль белорусского села, задумчивость вечерней реки, тревожный бег подожженных закатом, куда-то гонимых облаков — он сам, состояние его славянской души, час­то неожиданно меняющей тональности от ярко мажорных до приглушенно минор­ных. Только надо увидеть это, предварительно раскрыв секрет картин художни­ка — их надо смотреть как бы немного рассеянно, впитывая без напряжения крас­ки в себя, не присматриваясь к одной какой-нибудь детали. И тогда появляется ощущение, будто видишь пейзаж таким, каким видел его сам художник и остано­вил в своей памяти.

Николай Таранда предпочитает натурную работу, широко, свежо и легко набра­сывая пейзаж с последующей доводкой картины в мастерской, кропотливо выписы­вает детали композиции. Но ощущение, что его самые значительные полотна напи­саны быстро, размашисто, этюдно и без всякого напряжения, все равно остается. Это ощущение легкости, скрывающее от постороннего следы кропотливого труда, переделок и исправлений, и есть выражение истинного мастера живописи.

Аллегро

В 1965 году в жизни Таранды наступает перелом. Он наконец поступает в Витеб­ский пединститут и становится ближе к своей мечте. В это время неистово, самоот­верженно работает, учится у известных мастеров и впитывает как губка знания, ос­ваивает технику пейзажа, портрета, натюрморта, рисунка, офорта, линогравюры и скульптуры. Занимается в классе скульптора Дмитрия Генералицкого, акварелистов Викентия Ральцевича и Феликса Гумена, живописца Олега Орлова. Он по двадцать часов в сутки мог не отходить от мольберта или офортного станка. Настойчивость и работоспособность Таранды удивляют и восхищают преподавателей. К четвертому курсу у молодого художника за плечами уже две персональные выставки. Он посе­щает художественные музеи Минска, Москвы и Петербурга и неуклонно превраща­ется в настоящего мастера.

Семья — молодая жена-студентка и дочь — по-прежнему напоминает ему, что ду­ховное и материальное неразрывно связаны в его жизни. Он хорошо понимает: неза­висимость житейская так же необходима, как и независимость духовная. Для этого на­до много работать не покладая рук. По-прежнему не чурается никакой работы, берет­ся за все и доводит дело до завершения. С дипломом учителя рисования, черчения и труда устраивается в городском поселке Барань на электротехнический завод на дол­жность инженера-художника промышленной эстетики. Скоро становится начальником проектно-конструкторского бюро. Он везде успевает, по-прежнему учится и много ра­ботает. Занимается эстетическим оформлением рабочих мест, цеховых интерьеров, благоустройством улиц и площадей этого небольшого городка. А по вечерам возвраща­ется к холстам и краскам. Чуть позже Таранда становится «отцом» единственной в об­ласти поселковой картинной галереи. По его проекту в Барани открывается мемори­альный комплекс павшим в Великой Отечественной воинам-землякам. Он обустраиает творческие мастерские и учит изобразительному искусству других, отыскивая, обогревая советом и словом мечтающих и хранящих искру Божию. Но никогда Нико­лай Иванович не прекращал писать и учиться сам. Даже тогда, когда из подмастерья давно превратился в Мастера. Сам колоритный, мощный и цельный, как мазки на его картинах, он не устает доказывать старую истину — талант и мечта превращаются в реальность только упорным трудом, не ждущим быстрого признания и награды.

Контрапункт

Две темы как бы независимо живут, переплетаются и развиваются в его судьбе. Та­ранда по-прежнему пишет картины. С годами, правда, поугасла та юношеская жад­ность схватить сразу все краски, настроения, состояния и работать, работать целыми ночами до изнеможения. Сейчас у него есть время думать, размышлять и обобщать. В последние годы его все настойчивее беспокоят мысли: что остается от художника после? Картины. Они говорят сами за себя. Многие из его коллег-художников успо­коились бы. Тем более есть на то материальные основания. Произведения Таранды сегодня украшают многие частные коллекции, разъехались по всему свету. Их охотно покупают небедные нувориши, уставшие от бездушного поп-арта и изобразительного китча. Белорусская природа, тихие поселки и речушки Оршанщины глядят со стен хо­лодных офисов где-то в Германии на суету проходящего мира и напоминают им о нас, таких ни на кого не похожих, с широкой, непредсказуемой и загадочной душой. Од­ним этим можно гордиться, в смысле «репрессированного» понятия «пропаганда на­шего образа жизни». Однако Таранда не успокаивается. Возможно, это свойство ха­рактера, вскормленного крестьянским трудом белорусского художника.

Он создал, выпестовал, пробил (сколько угодно можно еще применить слов, понятных только нам) у себя дома картинную галерею, где выставляются худож­ники со всей Беларуси. На его деньги приобреталось оборудование для художес­твенного отделения Оршанской школы искусств, где сам преподавал живопись юным дарованиям. Николай Иванович признается, что любит тех, у кого есть искра Божия, и готов возиться с ними до бесконечности, не вплетая сюда материальный интерес. Потом это окупится с лихвой. Они останутся для нашей культуры, приумножат нашу славу и вынесут ее за иные пределы. Наверное, звучит громко. Но это так. Некоторые ученики художественного отделения, в ко­тором ныне преподают живопись дочь Таранды Светлана и два его ученика, по­лучают даже Президентскую стипендию для особо одаренных. Другие его воспи­танники, коих более шести десятков, разъехались по всей Беларуси и тоже отда­ют свое мастерство, время, душу молодым. Поле, засеянное им когда-то, дало хорошие всходы.

Так что же остается после художника, кроме его картин? Талантливые ученики, расписанные фресками храмы, картинные галереи?.. Память. Часто только она од­на и остается — независимо от страны, в которой он жил и работал. Ну кто, ска­жем, ставит в заслугу Италии или Голландии, их правителям славу великих масте­ров прошлого? Художник и толпа. Художник и власть. Эти понятия всегда стояли на разных полюсах человеческого сознания. Возможно, что-то изменилось в нашем урбанистическом мире. Таранде в этом отношении просто повезло, или он сам упорством добился этого. Толпа, то бишь зрители, ценители и любители живописи, любит его творчество. У власти вроде бы тоже находит понимание, ничуть не пос­тупаясь принципами и творческой независимостью.

Недавно при его непосредственном участии в Орше открылся художественный салон, в котором могут выставлять и продавать картины все желающие. Были бы вкус, талант и мастерство. Власть, в лице Оршанского горисполкома, и на этот раз пошла навстречу, помогла. Так и ранее — художественная галерея, школа искусств, выставки, пленэры и проч., и проч., находили поддержку в кулуарах исполнитель­ной власти. А чего проще было бы в Орше открыть какую-нибудь итальянскую пра­чечную, тренажерный зал или салон красоты? Доход в местную казну гарантирован, хлопот поменьше, а понимания среди вальяжно-обеспеченной прослойки населения побольше. К чести оршанских чиновников, они безусловно понимают и дают себе отчет в том, что вложения в белорусскую культуру сегодня — это процветание стра­ны завтра. Пусть пока эта инициатива исходит из глубинки. Культуру вообще невоз­можно сохранить и приумножить директивно «сверху». Она питается своими корня­ми, прорастает из земли, тянется снизу вверх.

Эпилог

Эпилог еще не написан. История Мастера не рассказана полностью. Жизнь продолжается. Хотя за плечами почти шестьдесят, много персональных выставок, признание коллег и просто зрителей. Хотя много картин разъехалось по музеям и частным коллекциям, и можно как-то остановиться и почивать на лаврах. Возмож­но, не так уже заедает быт и не дуреешь от бессонных ночей у холста. И можно при­обрести снисходительный прищур эдакого лощеного мэтра и с ностальгией вспоминать студенческую юность с ее мечтами, вдохновением и неизбывной заботой о хле­бе насущном. Но, похоже, Николай Таранда останавливаться не собирается. Пока есть силы — работать, оставить на родной земле после себя как можно больше хо­рошего и прекрасного. В этом его истинная натура. Поменялись привычки, взгля­ды, друзья, быт и отношение ко многим сторонам жизни. Однако, наверное, что-то осталось, глубоко запрятанное в душе, от того далекого мальчика из деревушки Большое Подлесье, жадно впитывающего краски, цвета, звуки и запахи с надеждой когда-то перенести все это на холсты и отдать людям. А пока в художнике еще жив ребенок, история продолжается.

Владимир Максимов

Максимов, В. Возвышенная мелодия / Владимир Максимов // Беларуская думка. – 2007. – № 5. – С. 162-165.

Окрылить облако…

Шел 1947 год. На Брестчине, в деревне Подлесье Ляховичского района, в семье Ивана Таранды родился тринадцатый ребенок. Никто тогда не мог подумать, что спустя некоторое время его имя станет известно далеко за пределами Беларуси.

Сына назвали Николаем. Он рос, как и многие дети в большой семье, без баловства и излишеств. С младых ногтей был приучен к труду: в 10 лет уже пас колхозное стадо, в 12 — ходил за плугом. Но была в деревенском парнишке удивительная «изюминка». Часами он мог заворожено наблюдать за облаком, закатом, рекой. Увиденное пытался скопировать, перенести на бумагу. Впервые Николай почувствовал цвет в 12. Тогда же появилась на свет первая картина — деревенский пейзаж.

После семилетки он поступил в Барано­вичское строительное училище. Там же, одновременно, закончил и вечернюю школу. Все это время занимался в местной школе ИЗО. Потребность в творчестве была велика, но мысли о том, чтобы на хлеб зарабатывать искусством, не возни­кало. После училища Николай распреде­лился в стройтрест № 9 города Витебска. Через полгода, в 15 с половиной лет, стал бригадиром. Казалось, основной жизненный путь был намечен — строительство. И все же вечерами, после работы, он про­падал в художественной студии. А через год поступил в Витебский педагогический институт на художественно-графический факультет. Годы учебы в институте позволили окончательно определиться в жизни. Теперь он знал точно, что вся его дальнейшая судьба будет связана с творчеством. Повезло Николаю и с наставником. Основу его творческого метода заложил Олег Григорьевич Орлов.

В 1972 году в Витебске состоялась первая выставка молодого художника. Успех, пусть небольшой, положил начало его творческому пути. А этапным событием стала поездка в 1977 году в подмосковный Дом творчества «Сенеж». Там группой начинающих графиков руководил известный мастер Беларуси, ныне академик Российской академии художеств Георгий Поплавский. Через два месяца авторитетные члены московской просмотровой комиссии увидели серию работ Таранды «Сенеж-озеро» и ахнули: «И этот парень приехал сюда, не имея понятия о работе в офорте? Не
может быть!»

Оказалось, что может, потому как Николай проводил за офортным
станком без малого сутки…

К тому времени Таранда перебрался на Оршанщину, в маленький городок Барань. Там, на заво­де «Красный Октябрь», он работал на­чальником проектно-конструкторского бюро. Колоссальная загруженность не помешала ему заниматься с юными даро­ваниями в студии изобразительного ис­кусства при местном ДК. Пятьдесят два его ученика окончили высшие художественные заведения Москвы, Минска, Кишинева, Львова. Они стали професси­ональными живописцами, архитектора­ми, дизайнерами.

Николай учил других, учился сам, ра­ботая у мольберта до головокружения. Из вчерашнего подмастерья, шаг за шагом, он превращался в зрелого мастера.

Сегодня его имя в художественных кру­гах известно всем. Персональные выстав­ки Николая Таранды прошли в Прибалти­ке, Москве, США, Германии, Франции, Англии. Его картины есть в Национальном художественном музее Республики Бела­русь, музее Якуба Коласа. Вскоре еще две выставки пройдут в Румынии и Германии.

Но почивать на лаврах Николай Таранда не намерен: таков уж его характер. «Глав­ное — это работа, — говорит он. — Худож­нику творческого века отпущено столько сколько проживет. В детстве я ощущал только 10 цветов и оттенков. Сегодня — более 100. И, думаю, это не предел, ведь самосовершенствованию нет конца».

Окрылить облако, оживить дерево, пе­редать характер легким штрихом, точным, как попадание в десятку… Такое под силу лишь большому таланту, каким, бесспорно, и является баранский художник Николай Иванович Таранда.

Геннадий Стрельцов

 Стрельцов, Г. Окрылить облако… / Геннадий Стрельцов // Служба спасения. – 2002. – № 2. – С. 52.